Владимир Маяковский - Лицо классового врага

I. БУРЖУЙ-НУВО
Распознать буржуя -
просто
(знаем
ихнюю орду!):
толстый,
низенького роста
и с сигарою во рту.
Даже
самый молодой -
зуб вставляет
золотой.
Чудно стрижен,
гладко брит...
Омерзительнейший вид.
А из лысинных целин
подымается -
цилиндр.
Их,
таких,
за днями дни -
раздраконивал
Дени.
А буржуй -
завел бородку
(зря соваться -
нет причин),
влез,
как все,
в косоворотку
и почти
неотличим.
Вид
под спеца,
худ с лица -
не узнаешь подлеца.
Он вшой
копошится
на вашем теле,
никак
не лезет
в тузы,
гнездится
под вывеской
разных артелей,
дутых,
как мыльный пузырь.
Зал
парадных
не любит он,
по задворкам
ищите хвата.
Где-то он
закупает лен,
где-то
хлеб
у нас
перехватывает.
Он лавку
украсит
сотнею ваз...
Куда
государственным органам!
В такую
любезность
обсахарит вас,
что вы
прослезитесь растроганно.
Не сам
штурмует,
тих да хитёр,
сначала
движется
парламентёр:
он шлет
в канцелярский замок
своих
расфуфыренных самок.
Бывает,
раскиснет партиец иной:
- И мне бы
влюбиться
в звезду из кино! -
мечтает,
ничем не замаран...
А частник
встает
за его спиной,
как демон
сзади Тамары.
"Не угодно ли взаймы?
Что вы?
Ах!
Сочтемся мы!.."
И идет
заказ
на сии дрова
в артель
гражданина Сидорова.
Больше,
Сидоров,
подноси
даров!
И буржуй,
от чувства великого,
из уральского камня,
с ласкою,
им
чернильницу с бюстом Рыкова
преподнес
в годовщину февральскую.
Он купил
у дворника брюки
(прозодежда
для фининспектора), -
а в театре
сияют руки
всей игрой
бриллиантного спектра.
У него
обеспечены рублики -
всем достояньем республики.
Миллионом набит карман его,
а не прежним
советским "лимоном".
Он мечтает
узреть Романова...
Не Второго -
а Пантелеймона.
На ложу
в окно
театральных касс
тыкая
ногтем лаковым,
он
дает
социальный заказ
на "Дни Турбиных" -
Булгаковым.
Хотя
буржуй
и лицо перекрасил
и пузо не выглядит грузно -
он волк,
он враг
рабочего класса,
он должен быть
понят
и узнан.
Там,
где речь
о личной выгоде,
у него
глаза навыкате.
Там,
где можно пролезть
для своих нажив,
там
его
глаза - ножи.
Не тешься,
товарищ,
мирными днями.
Сдавай
добродушие
в брак.
Товарищи,
помните:
между нами
орудует
классовый враг.
II. НОВЫЙ КУЛАК
Кулака увидеть -
просто -
посмотри
любой агит.
Вон кулак:
ужасно толстый,
и в гармошку сапоги.
Ходит -
важный,
волосья -
припомажены.
Цепь лежит
тяжелым грузом
на жилетке
через пузо.
Первый пьяница
кулак.
Он гуляка из гуляк -
и целуется с попами,
рабселькорам на память.
Сам,
отбился от руки,
всё мастачат
батраки.
Сам,
прельщен оконным светом,
он,
елозя глазом резвым,
ночью
преда сельсовета
стережет
своим обрезом.
Кулака
чернят -
не так ли? -
все плакаты,
все спектакли.
Не похож
на кулачество
этот портрет.
Перекрасил кулак
и вид
и масть.
Кулаков
таких
почти и нет,
изменилась
кулачья видимость.
Сегодня
кулак
и пашет,
и сам
на тракторе
прет, коптя,
он лыко
сам
дерет по лесам -
чтоб лезть
в исполком
в лаптях.
Какой он кулак?!
Помилуй бог!
Его ль
кулаком назовем?
Он
первый
выплатил
свой налог
и первый
купил заем.
А зерно -
запрятано
чисто и опрятно.
Спекульнуть получше
на голодный случай.
У него
никакого батрачества,
крестьянин
лучшего качества.
На семейном положеньице, -
чтоб не было
зря
расходца,
каждый сын
весною женится,
а к зиме
опять расходится.
Пашут поле им
от семи до семи
батраков семнадцать
под видом семьи.
Попробуй
разобраться!
Иной
работник
еще незрел,
сидит
под портретом Рыкова,
а сам у себя
ковыряет в ноздре,
ленясь,
дремля
и покрикивая.
То ли дело -
кулак:
обхождение -
лак.
Все дворы
у него,
у черта,
учтены
корыстным учетом:
кто бедняк
и который богатый,
где овца,
где скот рогатый,
У него
на одной на сажени
семенные культуры рассажены.
Напоказ,
для начальства глазастого,
де -
с культурой веду хозяйство.
Но
попрежнему
десятинами
от трехполья
веет сединами.
И до этого дня
наш советский бедняк
голосит
на работе
"Дубину",
а новейший кулак
от культурнейших благ
приобрел
за машиной машину.
"Эх, железная,
пустим,
Деревенщина -
сама пойдет.
Заплатит, -
получим
и пустим".
Лицо приятное,
ласковый глаз,
улыбка
не сходит с губ.
Скостит
на копейку
задолженность с вас,
чтоб выпотрошить -
рупь.
Год, другой -
и вся округа
в кабалу
затянута туго.
Трут в поклонах
лбом онучи:
"Почет
Иван Пантелеймонычу".
Он добряк,
но дочь, комсомолку,
он в неделю
со света сживет.
"Где была?
Рассказывай толком!
Набивала
детьми
живот?"
Нет управы.
Размякло начальство
от его
угощения частого.
Не с обрезом
идет под вечер, -
притворясь,
что забыл о вражде,
с чаем
слушает
радиоречи -
уважаемых вождей.
Не с обрезом
идет
такой мужик.
Супротив милиции...
Где ж им?!
Но врагу своему
сегодня
гужи
он намажет
салом медвежьим.
И коняга,
страшась медведя,
разнесет
того, кто едет.
Собакой
сидит
на своем добре.
У ямы,
в кромешной темени,
зарыта
деньга
и хлеб, -
и обрез
зарыт
до поры до времени.
Кулак орудует,
нечего спать.
Будем крепче, чем кремни.
Никаким обрезом
обратно и вспять
не повернуть
советского времени.
Хотя
кулак
лицо перекрасил
и пузо
не выглядит грузно -
он враг
и крестьян,
и рабочего класса,
он должен быть
понят
и узнан.
Там,
где речь
о личной выгоде,
у него
глаза навыкате.
Там,
где брюхо
голодом пучит,
там
кулачьи
лапы паучьи.
Не тешься,
товарищ,
мирными днями,
сдавай
добродушие
в брак.
Товарищ,
помни:
между нами
орудует
классовый враг.

1928