Затворника речь, как птичий голос, доходчива,
Слышна, как пред службою звон, и к тому же она
Вольна, как центон восприемника Слова Отчего.
И мне между дел бытовых и всякого прочего
Затворника дачка за ближним забором видна.
Над ближним забором — верхушки тесного садика,
Чья первая зелень в сияющий купол срослась, —
Под ним распушилась верба в преддверии праздника,
У этой картинки нет неподвижного задника,
А только — кириллицы облачной беглая вязь.
Сквозь щели забора я вижу фигуру затворника —
Он худ и очкаст, и с граблями в гибкой руке,
Сегодня он накануне Страстного Вторника
Метёт прошлогодние листья по руслу дворика —
Но граблями жабу обходит, как рыбу веслом — в реке.
Две яблони, слива, три малые грядки клубничные,
Атлас молодого барвинка и первоцвета синель,
Летучие белки и мотыльки хаотичные,
Скворцы и синицы — друзья закадычные, —
Он с ними толкует о том, о чём забывает апрель, —
О слоге открытом внутри словаря не затёртого
Со вспышками сленга, о неразрывной судьбе
Росы и травы, поступка и слова, живого и мёртвого...
Ещё — и о тайной робости дерева гордого...
А жаба признательная жабёнка несёт на горбе.
20 апреля 2002
